by MAXIM
Один раз — и навсегда: фильмы без права на повтор
Есть фильмы, которые, кажется, выжгли в нас не просто эмоцию, а кусок памяти. Они остаются навсегда: в первый раз ты смотришь его — и внутри что-то перещелкивает, и все, после такого никогда не рискнешь вернуться.
Не потому, что фильм плох или слишком банален — напротив, потому что он слишком честный, слишком болезненный, слишком сильно попадает в самое сердце.
Такие фильмы становятся не произведениями искусства, а личными испытаниями. Они как те разговоры, которые в мы не хотим повторять. Как признание вины, как прощание, как момент, когда рушится то, во что мы верили. Мы помним их всегда, но возвращаться туда больше невозможно.
Эмпатическая вовлеченность
Есть один парадокс: чем сильнее кино задевает нас за живое, тем меньше у него шансов быть пересмотренным. Настоящее искусство иногда отбирает, а не дает — оно забирает у нас возможность второй встречи, оставляя только опыт, от которого не сбежать.
Ключ здесь в механизме эмпатической вовлеченности. По данным исследований нейропсихолога C. Breithaupt в 2012 году, мозг воспринимает художественную трагедию так, словно событие происходит с нами. Зеркальные нейроны и эмоциональная память делают экранное страдание подлинным — пусть и в символической форме. [1]
Эмоциональный “невозврат”
Есть фильмы, которые хочется пересматривать, чтобы вновь почувствовать радость или катарсис. Но есть другие, которые открывают бездну внутри нас. Их сила в том, что они активируют экзистенциальные страхи — утрату близкого, конечность жизни, бессилие перед судьбой.
Еще в 1980-х психолог Zillmann D. писал, что такие истории формируют у зрителя эффект «residual arousal» — остаточного возбуждения, которое не уходит даже после завершения просмотра [2]. Мы закрываем ноутбук или выходим из кинотеатра, но внутри нас остается ощущение, что мы сами это пережили.
Поэтому пересматривать не хочется: мозг учится избегать повторной травмы. Мы ведь не стремимся снова хоронить близких или переживать разрыв — так почему должны возвращаться к воплощению этих травм в фильмах?
А зачем страдать?
Такие фильмы не просто мучают зрителя, они расширяют эмоциональный опыт. Человек сталкивается с тем, чего в обычной жизни боится: смерть, потеря, отчаяние.
И хотя вернуться к ним тяжело, первый просмотр и чаще всего последний просмотр таких фильмов разделяет восприятие мира на до и после…
---------
1. Breithaupt, C. (2012). Empathic Sadness and Aesthetic Experience. Emotion Review, 4(1), 55–63.
2. Zillmann, D. (1988). Mood Management: Using Entertainment to Full Advantage. Communication Research, 15(2), 184–206.
Не потому, что фильм плох или слишком банален — напротив, потому что он слишком честный, слишком болезненный, слишком сильно попадает в самое сердце.
Может помнишь «Реквием по мечте»? Это тот фильм, после которого трудно не чувствовать всем своим телом отвращения к иллюзиям. Все время чувствуешь, как падаешь вместе с главными героями, так отчетливо и жутко.
Или диснеевский «Мост в Терабитию». Этот фильм действительно травмировал целое поколение. Он об одиночестве, о первой утрате, о хрупком чуде, которое не выдерживает столкновения с реальностью. После него ты как будто понимаешь, что детство не вернешь, а мир никогда не будет справедливым.
Пересматривать его — все равно что еще раз хоронить собственное детство.
Ну и да, еще «Хатико». Такая простая история о преданности, которая оказывается сильнее времени и от которой сжимается сердце.
Такие фильмы становятся не произведениями искусства, а личными испытаниями. Они как те разговоры, которые в мы не хотим повторять. Как признание вины, как прощание, как момент, когда рушится то, во что мы верили. Мы помним их всегда, но возвращаться туда больше невозможно.
Эмпатическая вовлеченность
Есть один парадокс: чем сильнее кино задевает нас за живое, тем меньше у него шансов быть пересмотренным. Настоящее искусство иногда отбирает, а не дает — оно забирает у нас возможность второй встречи, оставляя только опыт, от которого не сбежать.
Ключ здесь в механизме эмпатической вовлеченности. По данным исследований нейропсихолога C. Breithaupt в 2012 году, мозг воспринимает художественную трагедию так, словно событие происходит с нами. Зеркальные нейроны и эмоциональная память делают экранное страдание подлинным — пусть и в символической форме. [1]
Эмоциональный “невозврат”
Есть фильмы, которые хочется пересматривать, чтобы вновь почувствовать радость или катарсис. Но есть другие, которые открывают бездну внутри нас. Их сила в том, что они активируют экзистенциальные страхи — утрату близкого, конечность жизни, бессилие перед судьбой.
Еще в 1980-х психолог Zillmann D. писал, что такие истории формируют у зрителя эффект «residual arousal» — остаточного возбуждения, которое не уходит даже после завершения просмотра [2]. Мы закрываем ноутбук или выходим из кинотеатра, но внутри нас остается ощущение, что мы сами это пережили.
Поэтому пересматривать не хочется: мозг учится избегать повторной травмы. Мы ведь не стремимся снова хоронить близких или переживать разрыв — так почему должны возвращаться к воплощению этих травм в фильмах?
А зачем страдать?
Такие фильмы не просто мучают зрителя, они расширяют эмоциональный опыт. Человек сталкивается с тем, чего в обычной жизни боится: смерть, потеря, отчаяние.
И хотя вернуться к ним тяжело, первый просмотр и чаще всего последний просмотр таких фильмов разделяет восприятие мира на до и после…
---------
1. Breithaupt, C. (2012). Empathic Sadness and Aesthetic Experience. Emotion Review, 4(1), 55–63.
2. Zillmann, D. (1988). Mood Management: Using Entertainment to Full Advantage. Communication Research, 15(2), 184–206.
